Все образы Рыцаря печального образа
← История

История: Все образы Рыцаря печального образа

Автор: Юлия ГАЙДУКОВА
Номер журнала: GM №1(221)2024
Фото: Октавио Окампо, «Видения Дон Кихота», 1989 г.

«Готов биться о заклад, – сказал Санчо, – что уже в скором времени не окажется ни одной питейной, ни одного постоялого двора, трактира или цирюльни, где бы не увидели намалеванными рисунков из истории наших подвигов». Эти слова стали в каком-то смысле пророческими – образы героев бессмертного романа Сервантеса быстро и бесповоротно захватили воображение не только читателей, но и художников всей Европы. Ошибался Санчо Панса только в одном – изображения рыцаря печального образа и его верного спутника стали украшать не кабаки и цирюльни, а королевские резиденции, дворцы аристократов, жилища поэтов и страницы роскошных иллюстрированных изданий.
Куапель: Гобелены
 
Книга Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», написанная в 1605–1615 годах, пользовалась огромной популярностью во Франции еще при Людовике XIII, а его сын, Король-Солнце, на закате своей жизни и правления заказал придворному художнику Шарлю-Антуану Куапелю серию гобеленов, иллюстрирующих «Дон-Кихота». Тот выбрал восемь эпизодов из первого тома, где ламанчский рыцарь предстает пародийной фигурой, справедливо заслуживающей осмеяния, и двадцать – из второго, в котором он все отчетливее приобретает черты мудрого и благородного борца за справедливость. Он изобразил их в характерном для себя театральном стиле – по словам одного из историков искусства, для Куапеля «холст был сценой, а фигуры, с их преувеличенными жестами и обостренными эмоциями – актерами».
 
Шарль-Антуан Куапель, «Дон Кихот в трактире», 1751 г.
 
Художник работал над картонами для этих гобеленов с 1714 по 1735 год, и они приобрели такую известность, что Королевская мануфактура практически безостановочно ткала их вплоть до самой Великой Французской Революции. В 1782 году мастерскую гобеленов посетили «графы Северные» – совершавший гранд-тур по Европе наследник российского престола Павел Петрович и его супруга Мария Федоровна. Они были настолько восхищены увиденным, что Людовик XVI любезно подарил им несколько работ своих мастеров, включая гобелен «Дамы служат Дон-Кихоту», который сейчас находится в Павловском дворце под Санкт-Петербургом.
 
Шарль-Антуан Куапель, «Дон Кихот на балу у Дона Антонио Морено», 1731 г.
 
Доре: эталон
 
У каждого популярного литературного произведения рано или поздно появляется иллюстратор, с работами которого у большинства читателей будут в дальнейшем ассоциироваться его герои. Для «Алисы в стране чудес» таким художником стал Джон Тенниел, для рассказов о Шерлоке Холмсе – Сидни Пэджет, для книг Кира Булычева об Алисе Селезневой – Евгений Мигунов. Нашел своего иллюстратора и главный роман Сервантеса. В ранних его изданиях изображения Дон Кихота представляют собой либо обобщенный образ средневекового рыцаря, либо нарочито гротескную фигуру, задействованную в наиболее комических мизансценах. Все изменилось в XIX веке – после того как была изобретена техника торцовой ксилографии, позволившая художникам добиваться недоступной ранее тонкости и детализации рисунка.
 
Первопроходцем среди графиков, работавших над иллюстрациями к «Дон-Кихоту», стал француз Тони Жуанно, создавший 800 гравюр для издания 1836 года. Именно в его рисунках впервые появляется явный визуальный контраст между тонкой, худой, как будто устремленной ввысь фигурой рыцаря, и подчеркнуто телесным, во всех смыслах приземленным обликом его оруженосца. Однако главным иллюстратором романа было суждено стать не ему, а его соотечественнику Гюставу Доре. К тому моменту, когда Доре взялся за работу над книгой, он уже прославился на всю Европу рисунками к Библии, «Аду» и «Раю» Данте, «Гаргантюа и Пантагрюэлю» Рабле и сказкам Шарля Перро.
 
В отличие от Жуанно, который полностью сосредоточил свое внимание на образах Дон Кихота и Санчо Пансы, Доре не скупился на подробности исторического и культурного колорита, ради которого дважды – в 1855 и 1862 годах – совершил поездки в Испанию, чтобы собрать необходимый материал. Целый калейдоскоп метко подмеченных бытовых деталей насыщает сцены, где действие происходит днем, а Дон Кихот воспринимается зрителем как бы со стороны, во взаимодействии со множеством других персонажей.
 
Поль Гюстав Доре,  Иллюстрация к роману Сервантеса «Дон Кихот», 1863 г.
 
Совсем иначе выглядят листы, на которых «рыцарь печального образа» показан ночью – полностью во власти своего неукротимого воображения, создающего вокруг него фантастический мир за гранью повседневной реальности. Таким образом, Доре во многом предвосхитил характерное для более поздней эпохи восприятие главного героя романа – как писал в своем эссе «Размышление о Дон Кихоте» испанский философ Ортега-и‑Гассет, «природа его погранична» и «он с удивительной легкостью переходит из унылого зала таверны в мир сказки».
 
Именно благодаря гравюрам Доре в нашем сознании навсегда утвердился внешний облик идальго из Ла-Манчи – «тощая, угловатая, горбоносая фигура, облаченная в карикатурные латы, вознесенная на чахлый остов жалкого коня». Все последующие иллюстрации будут либо опираться на пластическую формулу, найденную Доре, либо полемизировать с ним.
 
Поль Гюстав Доре , Иллюстрация к роману Сервантеса «Дон Кихот», 1863 г.
 
Домье: Изящная издевка
 
Первым крупным живописцем, посвятившим свои полотна подвигам Дон Кихота, стал еще один француз – Оноре Домье. Своим современникам он был известен прежде всего как нелицеприятный карикатурист, отсидевший несколько месяцев в тюрьме за особо оскорбительное изображение короля Луи-Филиппа I. Впервые обратившись к книге Сервантеса еще в 1850 году, Домье вновь вернулся к ней спустя полтора десятилетия, создав с 1864 по 1868 год серию из 28 живописных и графических работ. В отличие от Доре, он не выбирал для них особо эффектные сцены и, как ни странно для карикатуриста, вовсе не видел Дон Кихота и Санчо Пансу в сатирическом ключе.
 
Оноре Домье, «Дон Кихот», 1870 г.
 
Картины и рисунки Домье на тему Дон Кихота далеко не всегда строго привязаны к конкретным сценам романа – его герои возникают перед нами как сгустившиеся из сумрака миражи, ненадолго принявшие облик неразлучных рыцаря и оруженосца. Это воплощенные размышления художника о неизбежном крушении гуманистических надежд при столкновении с прагматичной реальностью. Чаяния самого Домье, не принимавшего косный эгоизм современного ему буржуазного общества, перекликаются с мечтами Дон Кихота о восстановлении попранной справедливости и чести рыцарства. Как писал позднее скульптор Антуан Бурдель: «Он лепил из красочного теста Санчо, который говорил в нем каждый день… Но рыцарь Печального Образа тотчас же появлялся снова, овладевал его воображением и смешивал краски на палитре».
 
Оноре Домье, «Дон Кихот и Санчо Панса»
 
Дали: Гиперэстетизм и божественные кляксы
 
В ХХ веке – столетии великих потрясений и перемен – образ Дон Кихота продолжал привлекать к себе внимание художников мирового масштаба. Если не считать Пабло Пикассо с его единственным хрестоматийным рисунком на этот сюжет, наиболее известным из них надо признать Сальвадора Дали. Дон Кихот и его безумие служили для испанского корифея сюрреализма идеальным источником вдохновения, пробуждая в нем безошибочное чувство узнавания.
 
Пабло Пикассо, «Дон Кихот», 1955 г.
 
Впервые художник обратился к иллюстрированию Сервантеса в 1946 году, когда уже отошел от радикального модернизма, стремясь, по его собственным словам, спасти искусство от дальнейшей деградации. Возвращение к академическим традициям явно способствовало популярности нового англоязычного издания «Дон Кихота», для которого Дали создал 38 рисунков – ярких, эффектных, богатых символами и нюансами и вместе с тем совершенно доступных восприятию читателя из среднего класса.
 
Сальвадор Дали, «Неосуществимая мечта из истории Дон Кихота Ламанчского», 1980 г.  
 
В 1957 году маэстро получил новый заказ на иллюстрации к роману – теперь уже от парижского издателя Жозефа Форе. На сей раз Дали подошел к задаче уже с точки зрения «агрессивного гиперэстетизма». Ну не будет же величайший художник в мире заниматься унылым ремесленничеством!
 
Захлебываясь от восхищения собственной изобретательностью, Дали рассказывал в «Дневнике гения» о том, как стрелял из старинного аркебуза по литографским камням свинцовыми пулями с краской, оставлявшей «божественные кляксы». Эти цветовые пятна ложились в основу живописной композиции, которую художник дорисовывал уже традиционным способом, снизойдя до банальных кистей и палитры. Так начался в творчестве Дали период «буллетизма» – правда, в дальнейшем он расстреливал основу будущей литографии уже из простого пневматического пистолета.
 
«Дон Кихот. Золотой век (Иллюстрация к роману "Дон Кихот")», 1957 г.
 
Серов: Росинант и его рыцарь
 
В русской живописи образы героев Сервантеса занимают сравнительно скромное место. Из единичных работ известных художников выделяется написанная в 1885 году акварель Валентина Серова «Дон Кихот и Санчо Панса», которую по справедливости стоило бы назвать «Росинант и его рыцарь».
 
Серов был, вне всякого сомнения, величайшим мастером изображения конной натуры – «Летучий» его кисти является настоящим психологическим портретом, позволяющим в полной мере оценить пылкий нрав жеребца, и одновременно скрупулезно передающим постав конечностей, линию верха и другие экстерьерные особенности. В Росинанте меньше психологизма, но столько же достоверности – перед нами предстает не просто жалкая кляча, «длинная, нескладная, изнуренная, худая, с выпирающим хребтом и впавшими боками», а лошадь, в которой, как в дряхлом и замученном толстовском Холстомере, угадываются черты благородной крови – сухие ноги, высокий выход шеи, породная легкая голова с широким лбом и большими глазами. Это такой же пришедший в упадок обломок былого величия, как и само рыцарство, воплощенное в Дон Кихоте.
 
Валентин СЕРОВ, «Дон Кихот и Санчо Панса», 1885 г.
 
Зверев: Родственная душа
 
Наверное, символично, что из отечественных художников ХХ века к теме Дон Кихота чаще всех возвращался Анатолий Зверев – рыцарь бесприютного образа, которого, говорят, называл «лучшим русским рисовальщиком» сам Пикассо.
 
Зверев был своего рода юродивым от искусства – не имея ни формального художественного образования, ни постоянной работы, он вел беспорядочный образ жизни, перемещаясь между подворотнями, вытрезвителем и квартирами друзей, которым щедро дарил свои работы в качестве благодарности за приют. А работ у него было бесчисленное множество – Зверев буквально ни дня, почти что ни часу, не мог не писать, нещадно разбрызгивая краску, а если под рукой не оказывалось традиционных инструментов художника, пускал в ход собственные пальцы, веник, бритвенный помазок, сигаретный пепел или зубной порошок.
 
Анатолий ЗВЕРЕВ, «Дон Кихот и Санчо Панса», 1975 г.  
 
Один из его «Дон Кихотов» (сколько их было создано, достоверно неизвестно, но счет идет, скорее всего, на сотни) был даже присыпан для фактуры овсяной крупой. Зверев, сочетавший в себе неукротимую бесшабашность и наивную детскость, не мог не ощущать внутреннее родство с одиноким ламанчским скитальцем, хотя внешне напоминал несколько одичавшего и потрепанного жизнью Санчо. «Он прикрывал, как мог, свою тонкую душу Дон Кихота от грубостей окружающего мира», – писал о художнике искусствовед Сергей Кусков.
 
При этом сам зверевский рыцарь вовсе не имеет печального образа – это не трагическая фигура, а скорее романтическая, гордая и возвышенная, порою даже, несомненно, изящная. Точно так же и его верный Росинант, облик которого зачастую дан крайне скупыми, но безукоризненно верными линиями, процарапанными в красочном слое, выглядит благородным скакуном с гордым изгибом шеи и высоко поднятой головой.
 
Анатолий ЗВЕРЕВ, «Дон Кихот», 1968 г. 
 
Бродский: Трагический гротеск
 
Русскоязычные переводы романа Сервантеса дожидались «своего» иллюстратора очень долго – до 1976 года, когда увидело свет издание «Дон Кихота» с рисунками Саввы Бродского. Начав свою карьеру как архитектор, затем он практически полностью переключился на создание книжной графики. Хрестоматийными стали его иллюстрации к собраниям сочинений Стивенсона, Драйзера, Мопассана и других писателей, но главной работой всей жизни, вне всяких сомнений, стал именно «Дон Кихот». Книга Сервантеса покорила воображение Бродского еще в детстве, но, по словам самого художника, на протяжении долгих лет у него получались не более чем очередные «перепевы Доре».
 
Савва БРОДСКИЙ, Иллюстрации к роману «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», 1975 г.
 
Лишь достигнув творческой зрелости и выработав собственный стиль, он смог воплотить свое неповторимое видение Дон Кихота, трагедия которого была, по его мнению, воплощенной трагедией человечества. Поэтому образы рыцаря и его оруженосца, данные Бродским в монохромной черно-белой гамме, так подчеркнуто очищены ото всех «поверхностей и мелочей». Его Дон Кихот аскетичен, суров и полностью отрешен от всего, кроме преданного служения идеалу, а «приключения» напрочь лишены какой-либо комичности.
 
Савва БРОДСКИЙ, Иллюстрации к роману «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», 1975 г.
 
Крохотная фигурка рыцаря, бесстрашно взлетающая навстречу ветряным мельницам, чьи крылья напоминают паучьи сети, приобретает жертвенное звучание высокой трагедии, которую только подчеркивают элементы гротеска. На многих иллюстрациях Бродского намеренно размыта граница между повседневной реальностью и миром фантасмагорических грез, накладывающихся друг на друга точно так же, как одновременно существует в них обоих сам Дон Кихот.
 
Уникальной находкой художника стал подчеркивающий духовное одиночество главного героя пейзаж – растрескавшаяся бесплодная земля, уходящая к горизонту, за которым встает беспросветно черное или скрытое за маревом дымки небо.
 
Савва БРОДСКИЙ, Иллюстрации к роману «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», 1975 г.
 
На протяжении столетий образ Дон Кихота находил у художников каждого последующего поколения особенный отклик. Они видели его то нелепым фантазером, то бескорыстным подвижником, то вдохновенным безумцем, то восставшим против сухой прозаичности окружающего мира поэтом, то философом и гуманистом, убежденным, что, встав на путь борьбы с неправдой, можно вернуть на землю золотой век истины и согласия между людьми. Рискнем предположить, что потенциал возможных прочтений еще не исчерпан, и герои Сервантеса еще обретут новые неожиданные воплощения.