«Лошадь в кино – всегда спецэффект»

История: «Лошадь в кино – всегда спецэффект»

Автор: Егор МЕЛЕНТЬЕВ
Номер журнала: GM №6(200)2020

Как кобыла Салли Гарднер, однажды проскакав «на камеру», совершила прорыв от фотографии к кино? Почему Спилберг – гуманист, а Тарковский – нет? Что общего у Гендальфа с Одином, а у лошадей с драконами? О том, какую роль лошадь играет в кино, мы поговорили с Антоном Долиным.

Двигающиеся картинки
 
В 1878 году американский фотограф Эдвард Мейбридж  по заказу коннозаводчика Леланда Стэнфорда сделал серию картотек «Лошадь в движении» (Horse in Motion). Каждая картотека состоит из шести-двенадцати хронофотографических снимков, изображающих движение лошади. Всемирную известность получила серия «Салли Гарднер в галопе». Фотографии были напечатаны в журнале Scientific American 19 октября 1878 года.
 
По распространенной версии, Стэнфорд поспорил с приятелями, что во время галопа есть моменты, когда лошадь не касается земли ни одним из копыт. На снимках стало хорошо видно, что все четыре ноги действительно одновременно не касаются земли, хотя это происходит только тогда, когда конечности «собраны» под телом, а не «вытянуты» вперед и назад, как это изображали на картинах. 
 
В мировом сообществе художников-анималистов этот вывод произвел большой резонанс.
 
Результат работы Мейбриджа позволил сделать большой шаг в понимании биомеханики движений лошади, а также имел важное значение в развитии кинематографа.
__________________________
 
 
Антон Долин – кинокритик, главный редактор журнала «Искусство кино», обозреватель Meduza, автор книг о кинематографе.
 
Эксперимент Эдварда Мейбриджа, снявшего лошадь на галопе, сыграл огромную роль в живописи и в изучении биомеханики движений лошади. А какое значение он имел в появлении кинематографа? Можно ли назвать то, что получилось, первым в истории кино?
 
Я бы назвал это «протокино» или «пракино». Вообще, историю возникновения кино можно отсчитывать уже с наскальной живописи, с платоновского Мифа о пещере, с традиции византийских икон (жития святых – чем вам не раскадровка?). Это попытки изобразить движение и объем, попытка скопировать жизнь, не сводя ее к схематическому изображению. Понятно, что фотография подобралась к этому предельно близко, и можно сказать, что когда появились первые дагеротипы, это уже был момент изобретения кино – оно было «зачато», и этот «зародыш» начал расти. Момент рождения, как мы знаем, тоже оспаривается разными историками. Опыт Мейбриджа находится ровно посередине между фотографией и кинематографом. Там, где последовательно взятые множественные фотографии передают движение, мы и видим появление пленки, порубленной на кадры. 
 
Чтобы показать то самое движение, необходим был понятный образ. Для кино им стал поезд, чуть позже автомобиль как воплощение технического прогресса. Разумеется, лошадь с человеком сосуществует гораз­до дольше, но ее задача точно такая же – ускорять движение. Поэтому она тоже неслучайно стала символом этого процесса. 
 
Цирк и Дикий Запад
 
Вестерны со всеми их визуальными канонами невозможно представить без использования лошадей. Расскажите, как зародился этот жанр.
 
Вся мифология Дикого Запада была построена на верховой езде, погонях и преследованиях. Когда запад перестал быть диким, традиции ковбойской верховой езды превратились в шоу (родео, например – типичное развлечение для толпы). Значение лошади в освоении земель потерялось, но осталась зрелищность местных конных традиций, которая перекочевала и в кино. Не забывайте, кино – единственный вид искусства, который родился на ярмарке. В отличие от всех остальных, имеющих религиозные корни.
 
Значение кино как зрелища прекрасно чувствовал Жорж Мельес – цирковой артист, который стал режиссером и изобретателем первых спецэффектов. Идея аттракционности очень важна для этого искусства.
 
Интересная мысль: лошадь – часть цирка, а цирк – предтеча кинематографа. Значит, и лошади органично вписались в кино. 
 
Несомненно. Возьмите любые цирковые фильмы: от «Уродцев» Тода Браунинга или «Цирка» Чарли Чаплина до «Неба над Берлином» Вима Вендерса, или, допустим, «Дамбо» Тима Бертона – лошади почти всегда там будут. Лошадь, бегущая по кругу, – это важная часть цирковой атмосферы, этого рукотворного чуда. Этим словосочетанием мы можем описать не только цирк, но и кинематограф. ...
 
Когда лошадей в кадре много, и когда это динамично снято, получается, своего рода, спецэффект? 
 
Лошади в кино – всегда спец­эффект, не только, когда их много. Может быть, это так не проявлялось в начале века, в 1920-х и 1930-х годах, но в послевоенный период для обычного горожанина лошадь и всадник стали спецэффектом. Кино же ведь, прежде всего, городское искусство. Верховая езда и владение холодным оружием – это нетривиальные умения. Они даже уходят из обязательных навыков для актеров, как это было раньше, и становятся экзотикой. 
 
Наверное, одним из самых ярких зрелищ, связанных с лошадьми в кино, стоит назвать большой эпизод гонок на колесницах в фильме «Бен-Гур» 1959 года...
 
Да, это что-то фантастическое! Не забывайте – никто в ХХ веке не видел настоящие гонки на колесницах вживую. Можно прочитать об этом, увидеть на древних фресках и барельефах, но это не дает представления о том, как выглядели эти состязания. А в «Бен-Гуре» было показано все это шоу именно в движении. И снова – невиданный аттракцион. В те годы в кино уже, конечно, применялись эффекты, но вплоть до появления SGI (Silicon Graphics, Inc – американская компания, благодаря которой стала применяться компьютерная графика в кино – прим. ред.), видя что-то на экране, зрители верили, что это происходит на самом деле. По воздействию на человека – почти как все тот же цирк.
 
Немного о гуманизме
 
В «Бен-Гуре» лошади же еще и в драматургию вплетены. Они уже не просто исторический атрибут – у лошадей появляется своя роль.
 
В чем главный эффект лошади? В том, что она живое существо. Причем эмоционально сильно связанное с человеком. У лошади есть характер и нрав, есть своя судьба. Если лошадь умирает, мы плачем. Таких существ рядом с человеком, пожалуй, два – собака и лошадь. Лев Николаевич Толстой – один из главных писателей, сформировавших этику ХХ века – сделал важный жест, он написал «Холстомера», где гуманистический фокус смещен с человека на животное.  То есть лошадь – теперь не только красивое приспособление для перемещения в пространстве, это еще и твой друг и товарищ, партнер, выражение твоего «я». В фильме «Служили два товарища» понятно же, что для героя Высоцкого лошадь – двойник, альтер-эго. Не просто друг, а трагическая персона. Поэтому, видя как конь бросается за кораблем, обрекая себя на смерть, он застреливает и себя. Это, вообще, сцена из какого-то готического романа, где герой стреляет в своего двойника, и сам падает замертво. 
 
По отношению человека к животному, можно судить о его характере…
 
Конечно! Когда мы смотрим вестерн и еще не понимаем, кто хороший, а кто плохой, есть четкое правило, которое всегда работает: смотрите на бездомную собаку в кадре. Как герой поступит с ней? Если ударит, значит, злодей, если погладит – хороший. 
 
Лошади, принесенные в жертву зрелищности, наверное, пострадали от процесса съемок фильмов, как никто другой: в первую очередь от падений и травм в батальных сценах. Видимо в какой-то момент публика стала интересоваться тем, что остается за кадром, начала предъявлять к киноиндустрии претензии, и появилась знаменитая фраза в титрах «При съемках ни одно животное не пострадало».
 
Да, именно так, это естественное развитие общества. Возможно, через 20-30 лет самыми влиятельными в мире будут политические силы, защищающие права животных. Кино – это отражение общества, как и любое искусство. Говоря о жестокости в кадре, сразу вспоминается Тарковский и его фильм «Андрей Рублев». 
 
Где в эпизоде с нападением ордынцев лошадь загоняют на деревянную лестницу, и она падает на спину с высоты 2-3 метров…
 
Тарковский был художником и философом, но, видимо, гуманистом он не был. Очевидно, тут он осознанно нарушил связь с гуманистической традицией русской литературы. Он беспощаден не только к животным, но и к людям. Но эта беспощадность не является общим признаком кинематографа как такового, это на его личной совести. 
 
КиноКентавры
 
Что символизирует образ всадника? 
 
Человек на лошади приобретает суперсилу – он становится выше, быстрее и сильнее. Это, кстати, хорошо понимали древние, иначе откуда появилась бы фигура кентавра? Кентавр – это магическое существо, обладающее сверхчеловеческой силой, скоростью и мудростью. 
 
Фильм, который дает нам большую коллекцию образов всадников – «Властелин колец». От страшных черных назгулов до Гендальфа, белого воскресшего мага. Конники, например, сразу замечают, что Гендальф управляет лошадью без седла и уздечки. Питер Джексон делает это намеренно? И замечают ли подобные нюансы обычные зрители?
 
Такие вещи считываются интуитивно. Никакие дополнительные знания не нужны. И, конечно, Джексон делает это намеренно – сажая на коня заслуженного шекспировского актера Иэна Маккелена, он до мелочей продумывает все детали, касающиеся того, как он будет выглядеть в кадре. На экране мы уже видим результат очень долгих консультаций, обсуждений, большой  подготовительной работы. Лошади Толкиена важны, потому что «Властелин колец» – это версия скандинавской части саксонской мифологии, перенесенная в сказочный мир, где без лошадей невозможно. Мне кажется, что отношения Гендальфа с лошадью восходят к Одину, главному скандинавскому богу, и Слейпниру, его восьминогому волшебному коню. В языческой мифологии важно, что животные и человек равны. В отличие от христианской, где у человека есть душа, а у зверей – как бы нет, где в «Андрее Рублеве» Тарковский может позволить себе переломать лошади ноги, чтобы показать превосходство человека.
 
Война глазами лошади
 
Поговорим про «Боевого коня». Наверное, для широкой зрительской аудитории это проходная картина, но только не для любителей лошадей! Главный вопрос: почему Стивен Спилберг взялся снимать ее сам? К 2010 году – он уже великий продюсер, снял несколько культовых блокбастеров и, кажется, сказал в кино уже все, что хотел сказать. А здесь, он не просто берется за военную драму о лошади, но и снимает сам, в качестве режиссера?  
 
Чтобы ответить на этот вопрос, надо понимать Спилберга. Он не играет в вечного ребенка, он действительно таковым является. У него нет гонора «большого европейского автора», который хочет выразить себя через очередной фильм, очень легко влюб­ляется в новый проект, запросто берет чужой материал («Боевой конь» – это книга Марка Морпурго, по которой был поставлен спектакль). Так было и с первым его фильмом. «Челюсти» – это экранизация романа Питера Бенчли. Животными Спилберг интересовался уже тогда, как ужасными, так и прекрасными. И следы этой любви прослеживаются во многих его фильмах, вплоть до добродушного фокстерьера Милу в «Приключениях Тинтина». 
 
Сюжет в «Боевом коне» замечательный: это история войны, через которую проходит не человек, как мы привыкли, начиная еще с «Иллиады» Гомера, а лошадь. Здесь конь меняет людей, а не наоборот. И эта идея прекрасна! И даже вне современной неогуманистической парадигмы, где для нас животное оказывается интереснее, чем человек – это чрезвычайно интересно просто как перевертыш классического сюжета. И я бы не сказал, что в кино это часто делается – протаскивать настоящую живую лошадь через все эти съемки и спецэффекты – крайне тяжелая задача, которую Спилберг решил. То есть здесь был еще и технический челлендж. Я уверен, что Спилберг загорелся этой идеей всерьез, влюбился в этого четвероногого персонажа, и осуществил эту картину. 
 
Из области воображения
 
Недавно вышел новый фильм Вигго Мортенсена «Падение». Действие происходит на фоне конюшни. Стоит ли искать здесь какой-то специальный смысл в лошадях в этом фильме? 
 
Лошади никогда не бывают в кино просто так. Они живое звено, связующее человека и природу. Природа – это нечто вечное, и существовавшее до людей, и то, что останется после. Напоминание о нашей временности. Зато человек обладает душой, разумом, даром речи. Лошадь находится посередине, как и собака, кстати.  
 
Мы уже говорили, что современный человек часто впервые видит лошадь именно в кино. Вероятно, мы должны быть благодарны кинематографу еще и за то, что он сохраняет лошадей в нашей жизни.
 
Лошадь – это часть нашего мышления, часть нашего мира, она была и остается товарищем человека на протяжении тысячелетий. Понятно, что ее историческая роль кардинально изменилась. Но ее вездесущность в искусстве никуда не денется. Если представить, что когда-нибудь кинематографистам запретят снимать фильмы про прошлое, я уверен, они придумают, как инкорпорировать лошадей в настоящее или будущее. Тут как с драконами. Они как бы и не существуют, но искусство постоянно возвращает их в нашу жизнь, делает их частью нашего мира. Реальное существование лошадей на планете почти не влияет на существование лошади в мифологии воображения. А кино, даже самое реалистичное, принадлежит к области воображения.