Полвека на ипподроме

История: Полвека на ипподроме

Автор: Александр ГАНУЛИЧ
Номер журнала: GM №1(186)2019
Фото: Наталья ЯЧЕНКО

Мастеру-наезднику международного класса Виталию Константиновичу Танишину недавно исполнилось 80 лет. Он пришел на Центральный московский ипподром в 1965 году и был свидетелем тех изменений, которые на нем происходили в течение более пятидесяти лет. Наша беседа была посвящена этим изменениям, а заодно и достижениям одного из лучших наездников в истории СССР и России.

О знакомстве с ипподромом
 
До 25 лет я вообще не знал о существовании в Москве ипподрома, хотя часто ездил мимо него на работу. Я был помощником машиниста метрополитена. Когда я все же попал на ипподром, увидел лошадей, дорожки, конюшни, трибуны, сразу же понял: «Это мое!». Меня сначала не хотели брать в Школу наездников при ипподроме, филиал знаменитой Хреновской школы: я был чужим, на ЦМИ не работал. А там обучались работники ипподрома или выпускники Тимирязевской академии – «конники», как их называл преподаватель школы Юрий Васильевич Графов. Потом все же взяли вольным слушателем, без стипендии. Но я и так прилично получал. Работу в метро я не бросал, но договорился выходить в ночную смену, с шести часов вечера. Зато в десять утра уже был свободен, и – на ипподром. В школе я не пропустил ни одного занятия, да еще успевал ходить на конюшню, ездил на рысаках, выступал в заездах, из всех учеников больше всех побед завоевал. 
 
Когда я окончил Школу наездников, руководство ипподрома все равно не хотело присваивать мне категорию. На банкете по случаю окончания школы профессор Тимирязевки Сергей Александрович Кудряшов заступился за меня: «Если Танишину не присваивать категорию, то кому тогда присваивать?». В итоге в диплом вписали в графу «присвоенная категория» –«вторая». Через три года мне дали отделение.
 
О работе тогда и сейчас
 
Теперь, с высоты лет, я могу сказать, что в советское время мы жили на ипподроме как при самом настоящем коммунизме. Просто сами этого не понимали. Лошадей за государственный счет кормили, содержали, ковали, снабжали амуницией. То же самое и с наездниками. Нам еще и зарплату платили, пусть небольшую, но с призовыми получалось очень солидно. Я, когда пошел на пенсию, принес справку в собес по средней заплате за пять лет: 776 рублей, мне там верить отказывались. У меня доход в летний сезон превышал две с половиной тысячи рублей в месяц, а автомобиль тогда стоил пять. Каждую пятницу наездники с помощниками ходили в ресторан «Якорь» на улице Горького. Теперь я не знаю, как к ресторану-то подойти.
 
Раньше, если нам сено привозили чуть сыроватое, устраивали скандал, звонили руководству, поставщикам. У ЦМИ ведь было два собственных хозяйства в Горьковской и Ярославской областях, где заготавливали сено. А в Павшинской пойме в Красногорске был санаторий для лошадей, там они набирались сил. 
 
Сейчас работать наездником стало не так интересно. Раньше, если я бригадир, то сам себе хозяин. За отделением были закреплены два завода, один орловского направления, другой русского. Начкон с директором завода приедут один раз в году, максимум два раза, на зимний и летний Дерби. Если у тебя что-то не так, по их мнению, получишь втык. И все, до следующего раза. Сейчас владельцы лучше наездников знают, как с лошадьми работать. И постоянно тебе об этом будут говорить.
 
Как правило, владельцу хочется только выиграть, остальное не интересует. Я объясняю: победа только одна, как бы все остальные не старались. Даже, если сделать под копирку десять Сорренто и пустить их в одном заезде, то все равно выиграет один. Ну, два – голова в голову, но не больше. Этого, за редким исключением, никто не хочет слушать. 
 
Правда, получать лошадей отделению было, порой, труднее. Не только заводы, но и матки были поделены между ипподромами и отделениями. Бывало – ждешь лошадку, когда она еще и не родилась, а достаться она в итоге может вообще не тебе. Рысаки уезжали в Таллинн, Харьков, Одессу, Тамбов. Существовал неписанный закон  – лучших в Москву, но он не всегда соблюдался. Я никогда не брал жеребят от «чужих» маток. Может, это и не всегда правильно, но сильнейшие лошади должны быть в Москве, я считаю. Сейчас все проще. У какого владельца больше денег, тот и приобретает лучших лошадей. 
 
____________________________
 
Зал славы
 
Виталий Танишин добился 83 побед в традиционных призах на Центральном московском ипподроме, общее число одержанных им побед на различных ипподромах страны и мира превышает две тысячи. Он один из четырех ныне действующих мастеров-наездников международного класса в России. 
 
Танишин выявил множество рысаков самого высокого класса. 
 
Нут (Реприз – Номинальная) русский рысак, 1.59,7, выигравший в Москве десять традиционных призов. 
 
В классе 2.00: Заботливый (Билл Гановер – Земляника), Фром Тзи Ваулт (Кентаб Холл – Пайн Бус), Донвар Лок (Нагло – Джахилл Хорнлайн), обладатель абсолютного рекорда России на 1600 м, 1.56,7. 
 
По 15-20 лет держались установленные им рекорды Гайды, 2.03,6, и Гуппи, 2.03,3. 
 
Кобыла Лирика Любви установила всероссийские рекорды для 2-х, 3-х и 4-летнего возраста, дважды преодолела рубеж 2.05 в двухлетнем возрасте. 
 
В его руках выступали выдающиеся орловцы: Клиент (Наместник – Клипса), Лотос (Термин – Локация), Кунак (Капитан – Косынка), Раунд (Уклон – Реакция). 
 
По итогам 2012 года Виталий Танишин стал лучшим наездником ЦМИ, одержав 28 побед и войдя 52 раза в первую тройку из 77 стартов. 
 
____________________________
 
 
О тотализаторе
 
В Советском Союзе ипподром был единственным местом, где можно было официально играть на деньги. Но у тотализатора было и еще «преимущество», о котором вряд ли кто-нибудь сейчас расскажет. Помимо самой возможности игры на победу, в тотализаторе можно было «отмывать» левые деньги. Много таких случаев бывало: наворуют, а потом скажут, что выиграли в тотализатор. Выигрыши были большие и обезличенные – кто конкретно играл, никто не знал. В общем, по тем или иным причинам, люди приходили на ипподром и играли. 
 
А потом появились букмекерские конторы, и хорошая жизнь окончилась – зрители пропали с трибун. Сидя дома, можно сделать ставку на результат в любом виде спорта: футболе, хоккее, теннисе. Окончательно добили ипподром, когда совсем запретили тотализатор. До сих пор мы чувствуем результаты этого решения, хотя, вроде бы, тотализатор и вернули.
 
Очень многое зависит от руководства. На ипподроме в новой России часто меняли директоров, и мы каждый раз ворчали, что хуже уже быть не может. Оказывается, может. 
 
О загранице
 
Я много раз выступал за рубежом: и в социалистических странах, и в капиталистических. Единственный из советских наездников принял участие во Всемирном чемпионате профессиональных наездников в Австралии и Новой Зеландии, в США установил мировой рекорд. Меня часто приглашали остаться в разных странах. Я всегда отказывался. Что для меня изменится? Я так же буду ездить на рысаках, так же выступать на ипподромах. Ничего нового не будет. Может быть, буду зарабатывать побольше, но зато рядом не будет ни родных, ни друзей, ни родной страны. 
 
Да, в Советском Союзе мы жили странно. Скажем, выступали в ГДР, получали там призовые, сущие копейки, но на них можно было купить детские пинетки, ползунки, соски, бутылочки. Стыдоба! Но у нас ничего этого не было. Что-то у нас продавали даже по карточкам. Зато когда был праздник, когда приезжали к нам иностранные коллеги, то они очень удивлялись, в магазинах ничего нет, а на столе все было: икра, копченая колбаса, ветчина. 
 
Как-то в Венгрии нас пригласили в ресторан в Пеште. Шикарно: поют цыгане, играют на скрипке, а занято всего три-четыре столика. Мы удивляемся, а нам говорят: один раз вдвоем сходить в такой ресторан, значит отдать месячную зарплату. А теперь и мы к этому пришли. Большое достижение!
 
О современных технологиях
 
За полвека, конечно, многое изменилось в упряжи, амуниции. Появились новые кормовые добавки на все случаи жизни, ветеринария шагнула далеко вперед. Качалки новые пришли на ипподром такие, о которых раньше нельзя было и мечтать. 
 
Признаюсь, я люблю ездить на простой сборке, простых удилах, хотя и появляется много хитрых новшеств. Они нужны только в одном случае: если обязательно нужно ехать, а лошадь не вполне в порядке. Тогда можно применить какие-то приспособления. В других случаях они ни к чему. Если лошадь не может что-то сделать, ты хоть ее убей, а лучше она не побежит. 
 
В самом мастерстве наездника мало что изменилось. Главным его качеством осталась интуиция, остальному можно научиться. Только интуиция позволяет найти правильный подход к лошади, понять, где ее предел, сможет ли она добавить в нужный момент. Но обратите внимание, среди наездников очень многие с высшим образованием, даже кандидаты наук. Почему? Потому что грамотный, образованный человек быстрее сможет решить любую проблему, в том числе и на дорожке. 
 
О допинге
 
Раньше мы даже слова такого не знали. Были стимуляторы. По сути, им может быть любое средство, которое улучшает работу организма человека или лошади. Есть стимуляторы для сердца, для нервной системы, для дыхания, для мускулатуры. Другое дело, если препарат или метод запрещен, тогда он становится допингом. 
 
Вот мельдоний, препарат для сердца. Долгое время был разрешенным, потом запретили, а наши спортивные руководители это проспали, и начался скандал. На ипподроме говорят, что он не повышает резвость лошади. Да, не повышает. Но он повышает ее выносливость. Скажем, лошадь может бежать две первые четверти по 29 секунд, а последние – больше тридцати. Ей дают мельдоний, и она пробегает все четыре четверти по 29. Есть результат? Если бы не было, его бы и не применяли.
 
В вопросе применения допинга многое зависит от жизненной установки. Я порою думаю, что если бы на ипподроме сказали: «Давайте дадим лошади что-нибудь этакое, отчего она выиграет Дерби, а через неделю падет», то многие наездники и владельцы на это бы согласились.
 
О династии
 
До меня в семье конников не было, я первый. Мама так ни разу и не была на ипподроме, говорила: «У вас там все жулики и пьяницы». Я пытался ее переубедить: во-первых, у нас и воровать-то нечего, а во-вторых, я не пью. Убеждать ее было бесполезно. 
 
С моими дочками совсем иначе. Старшая, Таня, в детстве напугалась лошадей на Таллиннском ипподроме, с тех пор к ним не подходит. А вот Лариса совсем другая, с малолетства на конюшне, лет в девять уже села в качалку. Окончила бухгалтерский техникум, но вернулась на ипподром, не смог­ла без лошадей. Это ее выбор, я не запрещал и не настаивал. Горжусь ей! Лариса выиграла 69 традиционных призов только в Москве, больше любой другой женщины-наездника. 
 
Сейчас уже и ее сын, мой внук Виталий, выступает на дорожке. Как-то ехали с ним в одном заезде. Я на кобыле Черемшине, он на жеребце Черноморе. Я принял, веду заезд, а он у меня в спине. На финише он от меня уехал. Пришел владелец лошадей и говорит: «Начальница производственного отдела меня спрашивает, какую дисквалификацию объявить старшему Танишину, три месяца или полгода?» Якобы, я пропустил внука сознательно. В интернете появился комментарий на этот заезд: «Спасибо деду за победу!» 
 
У кобылы был рекорд 2.05,8, а у Черномора – 2.02. Это были лошади разного класса, но ничего ведь никому не докажешь. 
 
Виталик – способный мальчик, спортивный, занимался футболом, тренировался в «Динамо» у Владимира Козлова, брата нашего Михаила (наездника ЦМИ – прим. ред.). Но он не может здесь работать: у него есть жена, ребенок, нужно их кормить, одевать. Он любитель, приходит только, когда есть время. Скажу еще, что он чересчур спокойный для этого дела. Нет, не флегматичный, но лишнего с лошади не спросит, не накажет, когда надо. Он очень уравновешенный. 
 
Во мне, например, преоб-ладает качество наездника: люблю состязаться, бороться. Не люблю ездить на лошадях, которые не имеют никаких шансов.
 
ГЛАВНОЕ ДОСТИЖЕНИЕ 
 
Виталий Константинович считает своим главным достижением в жизни, как профессионального наездника, установление мирового рекорда для рысаков на одну милю. 
 
Четыре наездника с ЦМИ приехали в США в 1989 году для выступления в чемпионатах в девяти городах Северной Америки. Там им сшили красные камзолы с буквами «USSR», выдали шлемы. На них были нанесены два флага, СССР и США, и надпись: «Заезд во имя мира». Было время перестройки и дружбы с Западом. Везде о них говорили, как о лучших наездниках из СССР, но на этом праздник и закончился.
 
Где бы они не выступали, в Нью-Йорке на ипподроме «Йонкерс», в Буффало, Питтсбурге, везде четверка американцев со старта уходила вперед, а наша четверка держалась сзади. Заняли два вторых места, несколько третьих и четвертых. Не добились ни одной победы. 
 
Приезжает команда в Кливленд. Там ипподром с полумильной дорожкой. В первом заезде Танишину достается лошадь с очень низкой котировкой. Все же он на ней пришел вторым. Во втором гите рысак попался получше, Виталий заезд выиграл. Сложилась ситуация: у Танишина первое и второе место, у американца — первое и третье. Кто в третьем гите победит, тот и выиграет чемпионат в Кливленде. 
Нашему наезднику достается жеребец Лейкуотер Глори, вроде бы неплохой. Его рекорд в три года в заезде на свидетельство резвости – 1.59,1. 
 
Лейкуотер принял так, что колеса качалки приподнялись. Тянет, но не скачет. «Ладно, проеду так, пока он не встанет, – вспоминает наездник о своих ощущениях. – Но вот уже и финишная прямая, я впереди, а он так и не встал. Столб! Нажимаю на секундомер: 1.57,4. Неплохо!» Наездник подъезжает к женщине-тренеру. Она прыгает от радости, ее дочка целует жеребца в лоб. Переводчица говорит: «Виталий, ты установил мировой рекорд!» «Ошиблась, – думает. – Мировой рекорд у Мак Лобелла, 1.52,1. Мне еще до него далеко». 
 
Когда Танишин поехал на награждение, выяснилось, что в США фиксируют рекорды не только на мильной дорожке, но и на полумильной, километровой. Мак Лобелл ехал в Кливленде, но показал резвость 1.58,4, на секунду хуже Лейкуотера в последнем заезде. 
 
Один канадский наездник-ветеран сказал тогда Танишину: «Так звезды сходятся один раз в двести лет. Чтобы наездник впервые сел на незнакомую лошадь и улучшил на ней мировой рекорд? Если бы не видел собственными глазами, не поверил бы».