Иппоэзия
← История

История: Иппоэзия

Автор: Анна БЕКЛЕМИШЕВА
Номер журнала: GM №2(196)2020

Лошади – уже и сами по себе поэзия в движении, а если уж за перо берется поэт..! В русской поэзии образ коня и жеребенка вмещает в себя множественные смыслы – в одних стихах это ключевой символ, в других – и вовсе центральный персонаж наравне с лирическим героем. Сменялись века, поэты, литературные течения, железные кони вытеснили живых на городских улицах, но из поэзии вытеснить лошадей не смогла ни одна эпоха.

«Конь же лихой не имеет цены»
 
Конь – один из традиционных образов русской поэзии, одна из первых поэтических метафор в нашей культуре и просто идеальный спутник для еще одной важной для нашей литературы темы  – темы дороги. Михаил Юрьевич Лермонтов был прекрасно знаком с русским фольк­лором, а во время своей службы-ссылки на Кавказе воочию убедился, какую роль хороший жеребец играет в жизни горца. В более чем четырехстах картинах, акварелях и рисунках, созданных Лермонтовым, на очень многих работах можно увидеть лошадей и всадников, причем искусствоведы отмечают, что мало кому из художников XIX века удавалось так искусно передать движение, преследование, скачку.
 
«Воспоминания о Кавказе». Автор картины – Михаил Лермонтов
 
Идеально удавалось это Лермонтову и в его прозаических и поэтических произведениях. В стихотворении «Люблю я цепи синих гор…» (1832) лирический герой в лунную ночь мчится «на лихом коне» – «как ветер волен и один». Он мечтает слиться в единое целое с конем, чтобы ускорить эту скачку, но даже в таком случае человек оказывается не властным справиться со стихией:
 
 
Почти через сто лет похожие мотивы встречаем в стихотворении Николая Гумилёва «Всадник» (1916). Лирический герой, как и у Лермонтова, едет здесь по дороге, залитой светом «месяца строгого», только вместо бешеной скачки – размеренный шаг в полудреме. Картина резко меняется, когда конь вдруг пугается белого камня возле пня у дороги:
 
 
Даже не зная биографию поэта, опытный конник по одному этому четверостишию почувствует в Гумилёве собрата – так точно и чутко описывает он черты, присущие этим животным. Между тем, Николай Гумилёв действительно был искусным всадником и отменным кавалеристом. 
 
Испуганный конь в стихотворении «как буря, топчет травы, разрывает грудью льны» и, будто обезумевший от страха, «не знает, где он – в мире, или в небе между туч», а утром приходит в село без своего всадника, которого так и не находят. 
 
Гумилёв – яркий представитель поэтического течения акмеизма, основоположники которого отказывались от мистических устремлений к «непознаваемому» символизму. Непознаваемое, по их мнению, нельзя познать (хоть оно и имеет место быть), а задачей литературы провозглашалась «прекрасная ясность» и простой поэтический язык. «У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще», – писал поэт и друг Гумилёва Сергей Городецкий. Прочтите целиком стихотворение «Всадник», и оно станет замечательным олицетворением этого суждения, и к тому же в частном покажет общую тенденцию всего творчества Гумилёва: подчеркнутое отстранение от современности, влечение к событиям давно минувших дней и романтической экзотике, яркости декоративных красок. Неудивительно, что этому «конкистадору в панцире железном» не нашлось места среди ломающегося строя и революционных бурь новой России…
 
Роковое падение
 
Тринадцатилетний Боря Пастернак страстно хотел испробовать свои силы в верховой езде. И на даче в Оболенском картина табунов лошадей, которых деревенские девушки регулярно гнали по заливным лугам в ночное, только раззадоривала эту мечту. Родители отговаривали от опасной, на их взгляд, затеи, но мальчик однажды-таки исполнил свою идею – девицы взяли его с собой в ночное. Они сдерживали коней, с пониманием относясь к неумелому городскому мальчишке, но вдруг из-за реки донеслось пронзительное ржание, и весь табун, как по команде, сорвался с места… Лошадь Пастернака довольно быстро избавилась от неумелого всадника. Табун пронесся мимо, а мальчик с раз­дроб­ленным копытом бедром был найден в траве прибежавшими на помощь отцом и братьями…
 
Поэзия верховой езды закончилось для Бориса Пастернака прозаично и даже трагично. Сломанная нога напоминала о себе всю жизнь: перелом неудачно сросся, в результате чего одна нога маэстро так и осталась чуть короче другой – зато в будущем он был избавлен от воинской повинности. Но сам Пастернак видел в падении, случившемся на праздник Преображения Господня, знак свыше и переломный момент своей жизни, особенно если учесть, что оно могло закончиться еще хуже… Он вспоминал потом, что, очнувшись в гипсе, «все переживал и повторял ритмы галопа и падения – и впервые открыл для себя, что слова тоже могут подчиняться музыкальному ритму». 
 
Лошади не раз появлялись потом в его стихах – в «Весенней распутице» поэт отчасти отразил, казалось бы, именно те гулкие, детские воспоминания. Лирический герой этого стихотворения «тащился» верхом в далекий уральский хутор, и звону подков вторила вся окружающая действительность, гул которой от четверостишия до четверостишия нарастает, к концу стихотворения доходя до своего апогея – а ведь началось все со стука копыт о дорогу…
 
 
«Каждый из нас по-своему лошадь»
 
Звук копыт, только уже по городской каменной мостовой, слышим мы в одном из хрестоматийных стихотворений другого поэта – Владимира Маяковского. Это «Хорошее отношение к лошадям» 1918 года. Одними из своих излюбленных приемов – аллитерацией и звукоподражанием, поэт погружает нас в суету московской улицы, где звон подков прерывается падением лошади. Зеваки, «штаны пришедшие Кузнецким клешить», тут же обступают ее, смеются, и лишь лирический герой остается в стороне от общего настроения, подходя и видя, как:
 
 
Несмотря на то, что именно в эти годы Маяковский был предельно вовлечен в тему революции, в стихотворении «Хорошее отношение к лошадям» он поднимает одну из вечных тем, близкую его коллегам и сто, и двести лет назад – тему поэта и поэзии. Во все годы поэт, как эта лошадь, может пасть, «оклеветанный молвой», или высмеянный зеваками в центре столицы. Но, наперекор равнодушной толпе, он должен подниматься и идти дальше – снова и снова, чтобы жить, работать и творить.
 
 
Последний поэт деревни
 
Сергей Есенин, в отличие от городского юноши Пастернака, все детство и юность провел в деревне – бок о бок с братьями нашими меньшими. Максим Горький так писал о встрече с поэтом в Берлине, в квартире А.Н. Толстого: «Я сказал ему, что, на мой взгляд, он первый в русской литературе так умело и с такой искренней любовью пишет о животных.
 
– Да, я очень люблю всякое зверье, – молвил Есенин задумчиво и тихо».
 
 
В его поэзии лошади – это отдельная, особая глава. Еще мальчишкой Есенин ходил с другими деревенскими ребятишками в ночное – в ностальгических стихах об этой золотой поре поэт знакомит нас с картинами детства:
 
 
Он отлично знает характер лошадей и повадки этих животных. Взять хотя бы стихотворение «Табун» и его строку «Храпя в испуге на свою же тень…»
 
«Веселая юность» поэта тоже непременно ассоциируется с лошадьми – пронесшимися, как те лихие и беззаботные годы. Яркая иллюстрация – стихотворение «Эх вы, сани! А кони, кони!..» 1925 года. 
 
 
Вольная юность лирического героя прошла, «конь издох, опустел наш двор» – в этом, как и в ряде других стихотворений, лошадь является символом чего-то светлого и безвозвратно ушедшего – детства и юности. В стихотворении «Не жалею, не зову, не плачу» 1921 года лирический герой скоротечность своей жизни сравнивает с тем, как он «весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне».
 
Совсем другой образ коня видим мы в революционных стихах Есенина, с первых аккордов новой жизни страны вставшего на сторону зарождающихся обновлений и революции. В поэме «Пантократор» (1919 год) символом революции и перемен становится красный конь, наделяемый поэтом поистине фантастическими качествами и возможностями. Он – и новый мир, и новая власть, и предвестник, и виновник перелома в истории страны:
 
 
Интересна двойственность коня в лирике Есенина – в одних строках он олицетворяет с энтузиазмом принятую поэтом революцию, нераздельно связанную с прогрессом, в других – пат­риархальную русскую деревню, безвозвратно тонущую в пучине нового века. Красноречиво говорящий об этом реальный эпизод с жеребенком, догоняющим поезд, свидетелем которого стал Сергей Александрович, стал одним из краеугольных камней поэмы «Сорокоуст» (1920 год).
 
 
Пожирающий огонь 
 
Символизм, появившийся в 1890-х годах, стал первым и самым значительным из модернистских течений в России. «Тайнопись неизреченного» – так характеризовал его Вячеслав Иванов, крупнейший теоретик символизма. Ценность стихотворной речи символистов – в недосказанности и многозначности. Таким является и конь в их произведениях: 
 
 
Что за мифический «конь-огонь» возникает в стихотворении «Кто кого» (1916) Константина Бальмонта? Является ли он олицетворением внутреннего мира лирического героя, его души, порывов, стремлений? Или он и есть сама жизнь, которая несет нас, как песчинок, по своему бурному руслу? А может быть, этот «конь-побратим» – тот, что помогает лирическому герою оставаться на плаву среди всех жизненных неурядиц и водоворотов, и для каждого он свой: вера, любовь, мечта, творчество…
 
 
Творчество Марины Цветаевой оставалось вне литературных течений ХХ века, однако ее конь – вне сомнений, тоже символ, несущий в себе множество значений. Образ лошади в поэзии Цветаевой восходит к фольклору и мифологии (крылатый Пегас). В большом сборнике стихов «Ремесло» (1923) и всадникам, и коням поэтесса уделила особое внимание. Так она писала об этом в письме к Райнеру Мария Рильке: «Райнер! Следом посылаю книгу "Ремесло", там найдешь ты св. Георгия, который почти конь, и коня, который почти всадник, я не разделяю их и не называю. Твой всадник! Ибо всадник не тот, кто сидит на лошади, всадник – оба вместе, нечто не бывшее ранее, не всадник и конь: всадник конь и конь всадник: ВСАДНИК». Подобный образ возникал и в более раннем творчестве Цветаевой – в сборнике «Версты» (1918) это стихотворение «Пожирающий огонь – мой конь». Здесь красный конь отсылает нас к языческой мифологии и богу Сварогу, который является олицетворением земного огня. 
 
 
В этом стихотворении акцент сделан на внутреннем мире лирической героини, ее огненной стихийной природе. Некоторые критики видят в этом стихотворении вечную тему поэта и поэзии – особенно если принять во внимание весь сборник, где в стихотворении «Что другим не нужно – несите мне!» есть строка «Птица Феникс – я, только в огне пою!», уже напрямую отсылающая нас к этой тематике. Намечается и сюжет слияния вознесения с высшим существом, который потом будет развит в поэмах «На красном коне», «Молодец», а также нескольких стихотворений книги «Ремесло». 
 
Одно из центральных мест в творчестве Николая Заболоцкого занимает образ разума. Своим творческим кредо он провозглашает рационализм и пишет о том, что «сущность поэзии – в мысли». Разумом он наделяет и главного героя своего стихотворения «Лицо коня» (1926) – уже даже названием подчеркивая его персонификацию и очеловечивание. Царственный рыцарь, исполняющий обязанности часового – таким предстает конь у Заболоцкого, и он достоин самых высокий почестей этого мира.
 
 
«Он всадника себе искал средь нас…»
 
Черный человек не давал уснуть лирическому герою Есенина в его одноименной поэме, черный конь приходит ему на смену в стихотворении «В тот вечер возле нашего огня…» (1962) поэта совсем другого поколения – Иосифа Бродского. В его поэтической палитре вообще господствует именно черный цвет, но в этих строках краска сгущается настолько, что приобретает поистине зловещий романтизм и даже своеобразную красоту.
 
 
Собравшиеся у огня увидели однажды вечером черного коня, который был черен «как ночь, как пустота», и весь его облик наводил ужас – даже «чернота его копыт». Бродский с помощью анафоры с каждой строкой стихотворения все сильнее сгущает тьму вокруг ночного гостя:
 
 
Чернеющий на глазах конь оставался между людьми у костра до утра, хоть и не приближался ни на шаг, и поэт не скрывает его намерений: «Он всадника искал себе средь нас».
 
Стихотворение о черном коне – предвестнике смерти, будущий нобелевский лауреат пишет в 21 год. Этот конь спокойно поджидает своих всадников, а черный цвет окутывает их (а заодно и тех, кто читает эти строки) ощущением безысходности и приближающейся беды. 
 
«Все мы немного лошади»
 
Зато никакого мистицизма нет в стихотворении «Лошадь пикадора» (1976) Евгения Евтушенко, будто продолжающего мысль, когда-то высказанную Маяковским в его «Хорошем отношении к лошадям». Темой стихотворения Евтушенко является коррида и одни из ее ключевых действующих лиц – пикадор и его лошадь. 
 
 
Однако в этом стихотворении зашоренная лошадь, чутко и безотказно слушающая своего всадника, – лишь красивая метафора народа, послушного системе и власти. Он не видит происходящего и никак на него не влияет, и виной тому «нашлепки на глазах». В последнем четверостишии поэт прямо высказывает свою позицию:
 
 
Евтушенко, как и когда-то Блок, призывал «слушать музыку революции», а его перо быстро и остро отзывалось на все историко-политические события: «Поэт в России – больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства». «Поэта вне народа нет» – тоже его слова, и удивительно простая, но емкая аллегория, которую Евтушенко выразил в «Пикадоре», так отлично характеризует все его творчество.
 
Все эти стихи – лишь малая часть огромного океана поэзии, в которых читатель сталкивается с образом лошади – более или менее символичным и многозначным, реалистичным или словно сошедшим со страниц мифов и преданий, прозрачным или аллегоричным. Но всегда одинаково притягательным – вне зависимости от времени и эпохи.