Известные люди: Громова Н.Г. Единственная…

В истории отечественного конного спорта нет ни одной всадницы, кроме Громовой, которая бы смогла пока-зать возможности одной лошади на высочайшем уровне в нескольких дисциплинах. Нина Громова и её чистокровная Дида (Дидель-Думбай) устанавливали всесоюзные рекорды в стипль-чезах на 4 и 6 тысяч метров, становились чемпионами и призёрами по конкуру, троеборью и выездке. В 1956 году они в составе сборной СССР по выездке приезжали в Стокгольм на Олимпийские игры. Кроме того, Нина Георгиевна Громова показывала отличные результаты не только во всех трёх олимпийских видах конного спорта, но и стала единственной женщиной, установившей всесоюзные рекорды в стипль-чезах на 4 и 6 тысяч метров. А этот вид конного спорта не прогулка по Булонскому лесу. Вот вспомнить хотя бы дистанцию 6000 метров 1950 года, по которой были «раскиданы» 18 «мертвых» препятствий высотой до 140 см. Обычно к финишу в таких условиях приходит лишь половина лошадей!Можно сказать, что обстановка здесь приближена к боевой. 
   «В 1950 году я выиграла Всесоюзные соревнования по троеборью среди женщин (до 1952 года проводились раздельные зачёты). А в стипль-чезы женщин просто не допускали, — вспоминает Нина Георгиевна, — однажды случилось так, что накануне тренировки разбился всадник, на его сложную в управлении лошадь никто не хотел садиться, а для укомплектования командного зачёта у меня попытались забрать мою славную чистокровную Диду. Я, конечно, этого допустить не могла и с боем получила право на участие в скачке, только вот пришлось сочинить записку, в которой я обещала никого не винить, если со мной что-нибудь случится. Мы с Дидой обставили всех мужиков, - смеётся Нина Георгиевна, - и показали рекордное время-7.47,7. Цифры эти так и не были никем улучшены, и даже по прошествии нескольких десятилетий старейший конник Василий Алексеевич Лобачёв продолжал обращаться ко мне не по имени, а не иначе как «7.47, зайдите ко мне».
   «Было ли страшно? - переспрашивает Нина Георгиевна, - однажды на разминке мы зашли на препятствие «не в расчёт», Дида делает лишний темп — мы падаем ... В голове проносится: если она падает направо - мне конец... Моя умница всё сделала, чтобы упасть в другую сторону. Да, вся жизнь мысленно пронеслась за секунды...но знаете, - продолжает Громова, - мой фанатизм тогда ничто не могло остановить». «Смерть для меня ничего не значила, позор - вот самое страшное для человека», - приводит она слова своего тренера, мужа, Героя Советского Союза, генерала авиации Михаила Михайловича Громова. Человек аналитического ума, он достиг высот не только в лётном деле... Он был первым чемпионом СССР по штанге в тяжёлом весе, первым начал культивировать в Союзе современное пятиборье. Михаила Громова также волновало «недоиспользование» научных достижений в спорте, о чём он написал множество статей. Изучив технику бега великого легкоатлета Затопека, он разработал на её основе методику для подготовки троеборных и стипль-чезных лошадей, в которой основное внимание обращалось не на наращивание нагрузок за счёт увеличения объёмов, а на выработку выносливости. 
   До встречи с Михаилом Громовым Нине Георгиевне было ещё далеко, но впервые увидевшая лошадей в своей родной Твери в 9 классе, она уже не отпустит эту «пагубную страсть» от себя никогда. «Я занималась конкуром в «Спартаке», но частенько появлялась в соседней школе «ОСОВИАХИМа», где «высшую школу» работал ученик самого Джеймса Филлиса, весьма пожилой человек, Алексей Андреев, — вспоминает Нина Громова, — и, видя мою заинтересованность, он много рассказывал и показывал неизвестное мне». Закончив школу с золотой медалью, Громова отправилась покорять Москву, где с легкостью поступила на электроприборостроительный факультет МАИ и начала разведывать конные места. Но ни в «Спартаке» на Планерной, ни в «Строителе» разрядники были не нужны. «Девчонки из общежития смеялись надо мной. когда я. сделав из каких-то ремешков от платьев подобие уздечки с четырьмя поводьями и прикрепив её к стулу, имитировала работу всадника», - смеется Нина Горгиевна. 
   Впрочем, были у Громовой и успехи на театральном поприще. В те годы в МАИ существовал лучший московский студенческий театр, и Громовой поручили главную роль в первой пьесе Константина Симонова «История одной любви». Партнёром Нины по спектаклю был Юрий Егоров, впоследствии поставивший фильм «Добровольцы». И неизвестно, как пошёл бы театральный процесс (Нина посещала ещё и мастерскую С. Герасимова и Тамары Макаровой во ВГИКе), если бы не война. 
    «Мы рыли противотанковые рвы и окопы под Брянском. В конце августа нас подняли по тревоге ночью. Мы едва успели добежать до железнодорожной станции, — в 15 км от нас уже наступали танки Гудериана! Я, — вспоминает Громова, — училась на медсестру, неоднократно просилась на фронт, но безуспешно. И вот однажды комиссия военкомата из 500 добровольцев отобрала пятерых, в том числе и меня. Но попали мы не на фронт, а в институт иностранных языков Красной Армии, принадлежавший системе ГРУ (Главного разведывательного управления), на факультет военных переводчиков. После двух лет учебы я получила направление в Генштаб, где переводила секретные документы». 1946 год Громова встретила в Лондоне, куда была направлена на первую сессию Организации Объединённых Наций. 
     Появившись в том же году в Москве, Громова возобновила «конные» попытки: отправилась в «ОСОВИАХИМ». К тому времени она уже лейтенант, но военные там, увы, были не нужны. «Мой непосредственный начальник, генерал Кутузов, сам бывший кавалерист, видя мои мучения, устроил меня в KBOKШ, — вспоминает Громова. — Я занималась с многократным чемпионом СССР по выездке Иваном Михайловичем Чалым и именно с ним прошла всю школу: работу в руках и обязательные тогда элементы старой школы». 
      Но счастье длилось недолго! Маршал Будённый заехал в КВОКШ и увидел, что там занимается женщина. Последовало распоряжение: «Чтобы в Высшей кавалерийской офицерской школе бабы на плацу не было!». «Но мир не без добрых людей, — говорит Нина Георгиевна, - мой друг Паша Романенко, лейтенант, впоследствии начальник кавполка «Мосфильма», отвёл меня в «Пищевик», ставший впоследствии для меня «альма-матер». Он отлично знал и Елизара Львовича Левина и Александра Таманова. 
     У Таманова к тому времени наконец пришёл в себя Фиделио, чистокровный, вывезенный из Германии. Он целый год буквально провисел на ремнях, ведь лошадь была с 1942 тяжёлого военного года — недокормышем. Кроме того, у него была страшная гнойная рана на холке, которая не заживала целый год. Я под руководством Таманова стала выезжать жеребёнка, и через год, летом 1947, мы стали чемпионами Москвы среди женщин по троеборью. Но по моей неопытности остались третьими на Всесоюзных соревнованиях. Почему? Объясню. На дистанции кросса был ров, в него все залезали и вылезали, а я решила дослать Федьку, и мы чуть-чуть не дотянули до берега. Фиделио - мечта всадника, он принадлежал к лучшей линии производителей Европы Ферро. Лёгкий, прыгучий, без сомнения он шёл на любое препятствие. В 1949 году уже под Андреевым он стал чемпионом страны по троеборью и победителем барьерной скачки на 6 км. После серьёзной травмы (разрыва связок путового сустава) Фиделио выступал под Татьяной Куликовской, лёгкой всадницей, и стал серебряным призёром Всесоюзных соревнований 1952 года. Впрочем, тогда (с 1947 по 1953 год) команда «Пищевика» легко составляла конкуренцию спортсменам из других обществ. 
     В «Пищевике» был ещё один «прыгучий» конь по кличке Боржом. Чистопородный кабардинец, Боржом, мужчин не любил, бил по ним передними ногами без предупреждения. У него была трудная судьба. Ещё косячным жеребцом он приглянулся командиру. Коня подъездили и «призвали» в армию, откуда вскоре «демобилизовали» после того, как он сорвал кавалерийские учения. А дело было так. Командный состав собрался на совещание, привязали лошадей к коновязи, а Боржом, видимо, решил, что это его табун, оторвался с привязи и несколько часов не подпускал людей к лошадям. В конце концов его поймали, но злоба людская выместилась в кастрации, а Боржом был уже всё испытавшим в жизни жеребцом. Врачи в армии — мужчины, вот он и невзлюбил их. Конь был строгий, и я садилась на него в конюшне. Прыгал он здорово, но была у него особенность — чуть заденет передними ногами планку и падает через голову с всадником. Из «Пищевика» от нас в Боткинскую больницу постоянно отвозили упавших с него всадников. Я попросила Михаила Михайловича Громова посмотреть Боржома. После осмотра он, летчик, говорит: «На зад надо подковать, придать устойчивость (но пока не находилось таких смельчаков), и седло сдвинуть ниже холки сантиметров на 5, чтобы сместить центр тяжести». И представьте, когда таким образом Боржома «усовершенствовали», я с него не падала 2 года, выиграла чемпионат Москвы по конкуру, осталась второй на Всесоюзных, за чистокровным Ландюкером Галины Гвоздевой из «Спартака».

      И хотя основное «творчество» Громовой проходило в конкуре, троеборье и стипль-чезах, на Олимпиаду в Стокгольм 1956 года она поехала в сборной по выездке. «Виной» тому Дида, которая травмировалась и не могла нести кроссовые нагрузки, и я занялась выездкой, - объясняет Нина Георгиевна, — мне говорили: «Зачем? Она костистая, длинная, некрасивая». Но через год мы выиграли «Малый приз» на Всесоюзных соревнованиях, а на следующий год освоили «Большой приз», — «средних» выездок тогда не было, так и попали в сборную. 
      Мы работали с великим тренером Георгием Терентьевичем Анастасьевым. Он смотрел на нашу езду, делал замечания, и затем мы уже «трудились» парами. У меня в паре был Сергей Филатов с Абсентом— будущий Олимпийский чемпион. Но в Стокгольме мы с Таней Куликовской (она была в конкурной сборной на Трюме) просидели на скамейке запасных: начальник команды генерал Ревенко на тренсовете приказал выступать армейским спортсменам, а мы были «пищевички». 
     Хотелось бы напомнить читателям, что 
Нина Георгиевна Громова — судья международной категории по выездке. Она — единственная, кто участвовал в конце 60-х годов в выработке концепции современных правил высшей школы верховой езды. «В моё время, — говорит Громова, - судили элементы, а не качество движений. Я и сейчас не устаю говорить, что это неверный подход. Но судьи были слабы тогда, слабы и сейчас. У нас была школа, пусть в чём- то ошибочная, но была система, и ошибки проистекали соответственные, но смогли же мы наверстать упущенное! А на ликвидацию разрыва, который есть сейчас в российском конном спорте из-за перестроечных событий, уйдут годы». «От спорта я отошла по разным обстоятельствам, редко я и судила, — продолжает рассказывать Нина Георгиевна, — но однажды мне позвонил начальник треста конных заводов Пётр Парышев и предложил сесть на Абсента, так как «Филатов не в порядке».— «Я Вас благодарю, - ответила я, — но я сяду, только если сам Филатов предложит мне Абсента». А через пару дней я узнаю, что Калита сел на коня Филатова. Смешанные чувства я тогда испытала, но, слава Богу, осталась верной товариществу. И ещё была одна возможность вернуться в спорт: Парышев предложил мне возглавить сборную по выездке. Григорий Терентьевич Анастасьев тогда уже болел, но я не знала этого. «А как же Анастасьев?» — «Он скоро не будет работать», — ответил Парышев. Но я представить себе не могла, как приду к моему тренеру Григорию Терентьевичу и заявлю: сдавайте-ка дела! Нет, я так не могу поступить. Моя совесть чиста». 
       «Кому из молодых помогала? — переспрашивает Громова, — литовским всадникам, Виктору Угрюмову, с которым мы подготовили сборную нашей Белоруссии к победе в Молодёжных играх 1977 года. Недолго помогала Нине Меньковой... Но, видимо, мои скромные знания никому уже не нужны... Хотя чего мне ещё желать, — с некоторой горечью восклицает Нина Громова, - я ездила на лучших лошадях, дружила с отличными людьми и спортсменами, судила Чемпионаты Мира и Европы, разве этого мало?» 
   Сегодня от наших неуспехов в конном спорте мы отмахиваемся дежурной фразой о разрыве связи поколений, но кто же ее разрывает?